— Может, прибить мне ее? — Закурив, Юра вздохнул и тоскливо посмотрел на Серегу. — Сегодня домой пришел поддатый, ну так, слегка. С налоговой решали вопрос, сам знаешь, с ними разве что-нибудь всухую решишь? Так ведь такой скандал закатила, падла, — сама уйти грозилась и Светку забрать. Припомнила, крыса, что ко дню рождения подарил ей не «семьсот сороковую», а «десятку». А как ее, дуру, можно посадить на «бээмвуху»? Пусть уж лучше бьет тольяттинское уебище, один хрен, права куплены. Про половую жизнь свою несчастную орала… Ну, не стерпел, дал ей в нюх и ушел, очухается — поумнеет.
«Треха» между тем степенно катилась по ночному городу. Близился час собаки, но кабацкое разгуляево было в самом разгаре. Зазывно светились разноцветные вывески, из-за дверей слышалась разудалая музыка, а развеселые барышни кто по второму, а кто и по третьему разу за ночь сдавали напрокат доступные прелести.
— Друг, не гони. — Когда миновали Адмиралтейство, пассажир встрепенулся и указал на скопище машин напротив медного Петра. — Давай тормознем, выпьем чего-нибудь.
— Как скажешь. — Серега начал притормаживать и, включив поворотник, втиснулся между «шестисотым» и сияющей громадой «лендкрузера».
Рядом на столетнем граните набережной белели столики уличной кафешки, а чуть поодаль невские волны качали плавучую дискотеку с языческим названием «Сварог». Впрочем, волны качали не только танцпол имени древнего бога, у самых ступеней спуска был пришвартован понтон, с которого гуляющие справляли малую, а если подопрет, и прочую нужду в мутные речные воды. Гремела музыка, решался половой вопрос, а с пьедестала взирал на непотребство позеленевший Петр, сам весь в дерьме. Голубином.
Кафешка не впечатляла: десяток столиков и барная стойка, за которой неопрятная девица засыпала в обществе мента-охранника. Публика была разношерстной. Вкушали пиво разгоряченные джигиты, под гортанные монологи по сотовому швыряя в волны опустошенные емкости. Парочка минетчиц запивала гормоны апельсиновым соком, а между столиков бродил художник, предлагая портрет с натуры за пятнадцать минут. Но все предпочитали натуру без портрета и сразу.
— Не хочешь охотничьих колбасок? — Покосившись на Тормоза, пассажир удивленно покачал головой и принялся будить девицу за стойкой. — Пива, сока и фисташек.
Выбрали столик почище, убрали грязные стаканы и, опустившись на хлипкие, холодящие зад и душу стулья, предались молчанию, — говорить было решительно не о чем. От воды густо тянуло сыростью, проходившие мимо суда разводили волну, а по соседству одному из черных поплохело, и, перегнувшись через парапет, он принялся давиться блевотиной. Быть может, на том самом месте, где некогда царь Петр «стоял и вдаль глядел»…
— Спасибо за сок. — Серега заметил, как художник, используя чей-то портрет в качестве ширмы, свистнул со стола недопитый стакан, и ему стало грустно. — Тебя куда, к дому?
— Друг, не гони лошадей. — Возвращаться Юре явно не хотелось, и, подмигнув, он указал на столик, где восстанавливали силы работницы орального фронта. — Хочешь, блядей снимем, я плачу.
— Поздно уже. — Брать женщину за деньги для молодого здорового мужика Прохоров считал унизительным, а кроме того, он где-то читал, что не всякий презерватив держит бледную спирохету. Покачав головой, он поднялся. — Может, все же домой?
— Бабки возьми. — Пассажир вытащил едва начатую пачку сторублевок и, отмусолив несколько бумажек, протянул Сереге. — Удачи, может, еще встретимся…
Бьют — беги, а дают — бери. Не ломаясь. Тормоз сунул деньги в карман и, уже запустив двигатель, усмехнулся — странная штука жизнь, наперед ничего не угадаешь.
В самом деле, никто не знает, что его ждет. Едва Серега выкатился на Обводный, как увидел светлую «семерку» со спущенным задним левым, а рядом голосующую рыжую девицу, затянутую в джинсовый комбинезон. «Наездница, блин, даже колеса заменить не может. — Он включил поворотник и, повернув руль, начал сбрасывать скорость. — А машину муж рогатый вроде Юры-киллера на день рождения купил…» Благополучных дамочек Прохоров терпеть не мог, тот, кто не попробовал полыни, никогда не оценит вкуса меда.
— Балонник есть? — Включив ближний свет, он с важным видом вылез из машины и вразвалку направился к пострадавшей. — Ключ такой, болты крутить. — Ухмыльнувшись, Прохоров изобразил руками коловорот.
— Спасибо, что остановились. — Автолюбительница невесело улыбнулась, и на ее щеках обозначились ямочки. — Балонник-то есть, а вот запаске хана, тоже проколота. Достали меня сегодня резиноизделия, может, подкинете до какой-нибудь шиномонтажки?
Это в четыре-то часа ночи! Бросив на произвол судьбы нулевой «семак»! Да и где ее искать, круглосуточную мастерскую? Серега знал одну на Свердловской набережной, так не переть же через весь город ради незнакомой гражданки с проколотым скатом! Хотя с такой не грех и познакомиться. Ишь ты, как комбинезончик-то сидит, фигура, ничего не скажешь, классная. И волосы тоже, густые, волной…
— Шиномонтажники уже десятый сон видят. — Подойдя совсем близко. Тормоз уловил запахи леса, костра и подгоревших шашлыков и внезапно ощутил два желания сразу — наесться до отвала и завалиться спать, с этой рыжеволосой амазонкой. В горле у него пересохло, и, почувствовав упругий дискомфорт в штанах, Серега сунул руку в, карман. — Вам куда ехать-то?
— На Леню Голикова. — Голос у амазонки был низкий, с бархатными обертонами, грудь же, напротив, высокой, со смешными пуговками на месте сосков, и Прохоров сглотнул слюну: