Магия успеха - Страница 27

— Дурачок, ты не понял — Женины пальцы обхватили его мужскую гордость и превратились в упругое кольцо. — В средние века был такой обычай. Чтобы доказать силу своих чувств, рыцарь, возлежа с избранницей, клал посередине ложа меч и перелезть через него мог только с разрешения дамы. А нынче дама, — она зевнула и сильнее сжала пальцы, — пьяна, устала и хочет баиньки. Впрочем. так и быть, подсоблю по-соседски. — И, держа полотенце наготове, Женя принялась ритмично работать ручкой. Весьма умело, между прочим. А едва Прохоров кончил — мощно, обильно, правда, по-сиротски, в тряпочку, — она чмокнула его в щеку — бай-бай, касатик, — отвернулась к стенке и тут же заснула.

«Ни хрена себе телка. — Тормоз перевернулся на бок и, прикоснувшись задом к упругим и холодным на ощупь ягодицам соседки, тяжело вздохнул. — Выдрочила, как козла. Или извращенка, или лесбиянка. Впрочем, рука у нее набита как надо, может смело в колхоз дояркой». Мысли его начали путаться, потом их вообще не стало, и, всхрапывая разбитым носом, Прохоров заснул.

— Овсянка, сэр, — разбудил его энергичный голос Жени, Серега встрепенулся и, открыв глаза, зажмурился, — комната была залита солнечным светом.

У кровати стоял сервировочный столик, а на нем, помимо овсянки — Рысиковой, из «Ясна солнышка», — бутерброды, башня из оладий и яичница.

— Кушать подано, вставайте жрать. — Женя взгромоздила ему на колени поднос, аккуратно налила чаю и уселась в ногах, с отвращением косясь на завтрак. — Давай, дорогой, не стесняйся, у тебя была тяжелая ночь.

Выглядела она не очень, страдальчески морщась, держалась рукой за голову и цедила рассол из большого граненого стакана, — проклятие тебе, зеленый змий!

— Что, головка болит? — Тормоз осторожно выбрался из-под подноса и, потянувшись так, что хрустнули суставы, погладил Женю по плечу. — Ты б еще утку принесла. Мерси за заботу!

Сходил по нужде, помылся и, усевшись со страдалицей рядом, плотно навалился на яичницу, — на аппетит он никогда не жаловался, было бы чего.

Глазунья оказалась сыровата — сплошные сопли, бутерброды без масла, а оладьи отдавали содой, однако Прохоров довольно жмурился — очень, очень вкусно! Души прекрасные порывы необходимо ценить.

— Тронут. — Доев, он галантно поклонился и потащил поднос на кухню, но Женя бурно воспротивилась:

— Да ладно тебе, не такая уж я умирающая.

С рассола ей действительно полегчало, лицо порозовело, глаза ожили, ив них появилось прежнее загадочное выражение — этакая Мона Лиза с похмелья.

— Я рад за вас. — Заглянув в разрез ее халата, Тормоз сразу вспомнил ночные безумства и, засопев, принялся собираться. — Ты мои трусы не видала?

— А не выехать ли нам на природу? — вопросом на вопрос, как в Одессе, ответила Женя и, пока Серега соображал, потянулась к телефонной трубке. — Алло, Юля? Привет, как дела? Клиент пошел? Да, жарко. А воду дали? Вот уроды, они дождутся, что заведение прикроют. Слушай, у меня тут критический день, выручай, пожалуйста. А завтра я за тебя, всех приму на грудь. Договорились? Вот и ладненько. Ну о'кей, двигай попой дальше.

Вздохнув с облегчением, она повесила трубку и, увидев вытянувшуюся физиономию Тормоза, неожиданно громко, до слез, расхохоталась:

— Господи, какие мы серьезные! С кем связались! — Насмешливо склонив голову, она ткнула Прохорова кулаком в живот, — Что, никак западло общаться с падшими женщинами? Или, может, страшно? — Словно маленького, она погладила Се-регу по голове и, сняв халат, повернулась к шкафу. — Не переживай, проститутки из меня не получилось. Торгую тем, что осталось от Вагановского, несу прекрасное в массы. Тем, у кого масса за центнер. Есть центр такой оздоровительный, «Три толстяка», не слыхал?

— Бог миловал. — Прохоров вдруг почувствовал себя как на ринге, когда противник сильнее и опытнее. Как ни старайся, все равно получишь по морде. Может, вообще они с Женей в разных весовых категориях? Красива, умна, при деньгах. Ночью не дала, а утром тащит завтрак в постель, это с бодуна-то! Хрен ее поймешь. Да и нечего ломать голову, свинтить сейчас с концами, и все, телок, что ли, мало?

Вот именно, телок, — он посмотрел, как Женя надевает джинсы, по-мужски, стоя на одной ноге, и понял, что никуда он свинчивать не станет, тем более что и дел особых нет. Заруба начнется только вечером, к матери сегодня не пускают, а у Рысика печени — обожраться. Вжикнув молнией, Серега застегнул рубаху и непроизвольно обнял Женю за плечи:

— Поехали.

— Будешь рулевым. — Уже на улице она скользнула взглядом по «грехе» и соболезнующе вздохнула. — Давай-ка лучше на моей, отсюда парком до стоянки два шага.

Было жарко, однако чувствовалось, что лету скоро хана и пышное природы увяданье уже не за горами. Начинали желтеть клены, расцветали астры на клумбах, и в воздухе висел птичий гомон — пернатые, даешь берег турецкий! Млели на травке любители загара, энтузиасты предавались волейболу, а вдоль дорожек выстроились новенькие лавочки с выжженным во всю длину посланием: «Дорогому электорату от депутата Ландышева». На свежедареных скамейках вяло занимались петтингом вмазавшиеся акселераты.

Стоянка была полупустой, дежурная — злой как собака, а дежурная собака — Голодной, как тамбовский волк.

— Давай, — сняв «семерку» с охраны, Женя бросила Сереге ключи и по-ленински махнула рукой, — действуй.

Сама она устроилась на пассажирском кресле и, вздохнув, откинула голову на высокую спинку:

— Заявляю авторитетно, «Амаретто» и коньяк вещи трудно совместимые.

Тормоз разговора не поддержал. Погрев двигатель, он плавно убрался со стоянки и, привыкая к «семаку», двинулся по направлению на юго-запад — медленно и печально.