Магия успеха - Страница 64

— Что ж с вами поделаешь! Давайте вашего подполковника. — Плещеев обреченно развел руками, глянул на Пиновскую с уважением. — Вам бы, Марина Викторовна, лекции читать в городском лектории, задавили-таки интеллектом.

Имя Мефодий почему-то ассоциировалось у него с козлом из мультфильма «Кошкин дом», бородатым, рогатым, в вонючих валенках, пребывающим у супруги под копытом. «Слушай, дурень, перестань есть хозяйскую герань!»

На самом же деле Мефодий Сергеевич Невиномысский был похож скорее на льва: пышная шевелюра, широкие скулы, мощный торс.

— Будем знакомы. — Ничуть не смущаясь, он вошел в кабинет твердым шагом, поздоровавшись со всеми, уселся в кресло, неторопливо пригладил волосы. В нем чувствовалась спокойная сила, происходящая от глубокого знания жизни.

— Чай, кофе? — Пиновская с интересом глянула на гостя, непроизвольным жестом поправила волосы. — Может, бутерброд?

— Благодарю, уже неделю на сухой голодовке, завтра выхожу. — Невиномысский едва заметно улыбнулся, хрустнул пальцами больших, сильных

рук. — Итак, я весь внимание.

— Простите, Мефодий Сергеевич, у меня сразу личный вопрос. — Плещеев посмотрел ему в глаза и тоже улыбнулся. — Вот вы перспективный хирург, подполковник на генеральской должности, доктор наук, член-корреспондент, и вдруг все бросить, кардинально изменить жизнь, почему?

— Вы слышали, надеюсь, о хиллерах, специалистах по квазиоперациям? — Невиномысский сразу стал задумчив, лоб его прорезала глубокая вертикальная складка. — Так вот, в тысяча девятисот семьдесят восьмом году нас, пятерых хирургов, по линии Минобороны отправили знакомиться с искусством народной целитедьницы Барбары Гереро Салье, по прозвищу Пачита. То, что мы увидели, было похоже на фантастику. Пачита оперировала одним и тем же старым, ржавым ножом длиной тридцать сантиметров. Никакой антисептики, никакого наркоза. Легкое прикосновение ножа, и на теле пациента появляется глубокий разрез. Немытыми руками, с пальцами, унизанными кольцами, Пачита лезет в рану, извлекает пораженные ткани, причем они тут же самовозгораются и исчезают без остатка. Для трансплантации она использовала органы молодого ягненка или его истолченные кости. И буквально на глазах изношенные позвонки пациентов обретали былую гибкость, а пересаженные органы животных становились совершенно человеческими на вид. Прооперированные, завернутые в простыни пациенты ложились прямо на постеленные на пол газеты. Через пару часов многие уходили от Пачиты даже без провожатых. Иные отлеживались два-три дня у себя дома. Ни разу ни одного заражения, ни одного осложнения, шрамы исчезали бесследно. Чудеса! Невиномысский замолчал, складка на его лбу разгладилась.

— Сколько мы ни пытались отснять ход операций, пленка каждый раз оказывалась засвеченной, а Пачита улыбалась. Когда мы прощались, она сказала, что больше не увидимся и что умрет двадцатого апреля тысяча девятисот семьдесят девятого года. Так и вышло. А в мае месяце я написал рапорт об отставке. Зачем нужны наши хирургические корпуса, стерильная чистота, наркоз, инструментарий, если можно без всего этого за считанные минуты поставить на ноги безнадежного, неоперабельного больного? Видно, цивилизация наша идет не тем путем…

— А каким, по-вашему, ей бы следовало идти? — Дубинин вытащил трубку, вопросительно глянул на гостя. — Не возражаете, если закурю?

— Пожалуйста, пожалуйста. — Тот рассеянно кивнул, в глазах его читалось сожаление. — А что касаемо цивилизации нашей… Люди стали слишком прагматичны, материальны, забыли, что они часть Вселенной, отсюда все беды и болезни. У каждого человека имеется три фундаментальных информационных поля — космическое, психическое и физическое, характеризующие его как энергетическую и овеществленную часть мироздания. А все наше внимание, или, как говорит Кастанеда, «точка сборки», сосредоточено только на физическом плане, ну, в лучшем случае затрагивается еще психическое поле. Так откуда взяться гармонии? Мы и сам мир воспринимаем убого, и все производные нашей жизнедеятельности, в том числе и науки, — одноногие, однорукие, одноглазые калеки. Однако мы отвлеклись, я готов ответить на конкретные вопросы по мере сил.

— Мефодий Сергеевич, нас интересует Анастасия Шидловская. — Плещеев крепко сцепил пальцы, положил руки на стол. — Ее образ жизни, привычки, знакомые, друзья — словом, все, вплоть до мелочей, может быть, самых незначительных деталей. Вы ведь были близко знакомы?

— К сожалению, не так близко, как хотелось бы. — Невиномысский улыбнулся, но как-то совсем невесело. — Шидловская плохо сходилась с людьми. Нет, она достаточно коммуникабельна, можно даже сказать, весьма общительна, только всегда существует какой-то невидимый барьер, какая-то последняя грань, которую не переступить никому. А во всем остальном она неподражаема — умна, обаятельна, очень сильный экстрасенс, большинство ей в подметки не годятся. И очень красивая женщина, — Невиномысский вздохнул, — в нее невозможно не влюбиться. Однако у Шидловской никогда не было ни мужчин, ни подруг, ни врагов. Мне иногда кажется, что она человек из другого мира, для нее не существует ни условностей, ни морали в нашем понимании. Знаете, лет восемь тому назад так получилось, что мы вместе с Анастасией Павловной отдыхали на даче в Комарове у одного моего приятеля. Загорали, играли в пинг-понг, лето, жара. Так вот она, ничуть не стесняясь ни меня, ни окружающих, преспокойно разделась и принялась в чем мать родила поливаться из шланга, словно римская матрона, которая не считает зазорным обнажиться перед своими рабами. Господи, вы бы видели, какое у нее тело! Она божественна!